Демократические страны. Полная демократия. Рейтинг стран мира по уровню демократии. Д.А. Растоу - Переходы к демократии
Ислам и демократия - совместимы
По сути, демократия представляет собой систему управления, при которой верховная власть находится в руках народа. Некоторые утверждают, что это противоречит учению ислама, согласно которому вся власть принадлежит Богу. Сторонники этого утверждения выдвигают три основных аргумента.
Во-первых, нынешнее понятие нации, по их мнению, в корне отличается от исламской уммы. Нация в современных демократиях привязана к конкретному физическому пространству, определяемому территориальными и географическими границами. В исламе же, напротив, существует совершенно иное понимание нации: ограниченное не границами, а вероубеждением – акидой. Таким образом, для многих мусульман нация определяется прежде всего общей верой, а не географией.
Во-вторых, некоторые мусульманские ученые считают демократию привязанной исключительно к преходящим ценностям этого мира, тогда как первостепенное значение имеют духовные цели. Демократия, таким образом, становится вторичной целью.
Третье возражение заключается в том, что высшая власть народа, которая лежит в основе демократии, является абсолютной, то есть люди становятся конечными выразителями власти. Получается, что именно люди, а не Бог, устанавливают через своих представителей законы и нормативные акты.
Однако, согласно мнению мусульманских ученых, власть людей вовсе не абсолютна – она ограничена законами ислама. Абсолютна только власть Бога.
Именно на основании этих трех положений категорически отвергают демократию некоторые склонные к буквализму мусульмане. Но гораздо больше тех, кто придерживается противоположной точки зрения, считая, что демократия естественно присуща людям и вполне соответствует исламскому учению. Свои доводы они основывают на ключевых исламских доктринах — справедливости, свободе, совещательности и равенстве — которые поддерживают основные принципы демократии. В этом контексте речь идет не о процессуальной системе, а об основополагающей сути и духе демократии.
Если демократия определяется как наличие определенных социальных и политических идеалов – таких как свобода мысли, веры, убеждений, и равенство перед законом – то никакого видимого противоречия не возникает, поскольку все они гарантированы исламом.
Запад не заинтересован в демократизации исламского мира
Однако рост демократии в исламских странах Ближнего Востока замедляется целым рядом культурных факторов.
Во-первых, там существует прочная монолитная парадигма исламской мысли, вытекающая из ограниченного понимания природы и сущности ислама, как с точки зрения Корана и хадисов, и в исторической перспективе.
Ислам часто рассматривается как божественный инструмент понимания мира, представляющий собой всеобъемлющую систему, в которой изначально заложено решение всех проблем.
На основании этого, при использовании ислама на уровне политической практики и идеологии, порой делается вывод, что он непременно должен стать основой существования государства — исламское право должно быть принято как Конституция государства, и высшая власть в нем может принадлежать лишь Создателю.
В этом контексте современная политическая система народного правления оказывается в прямой конфронтации с исламом.
Во-вторых, отсутствие демократии на Ближнем Востоке объясняется отчасти также отсутствием у правящих режимов политической воли к принятию этой демократии. Руководство государствами там уже давно основывается на семейных связях, и режимы не хотят потерять эту прерогативу.
Третья – самая, пожалуй, ироничная причина отсутствия демократии на Ближнем Востоке – заключается в молчаливой поддержке авторитарных режимов западным миром, в частности, США.
Соединенные Штаты, похоже, больше заботит не то, приобретут ли ближневосточные автократии более демократический характер, а смогут ли они отстаивать многообразные экономические и империалистические интересы Америки.
Храбрость мыслить рационально
Примечательно, однако, что это отсутствие демократии, наблюдаемое в странах Ближнего Востока, вовсе не характерно для мусульманского мира в целом.
Индонезия, например, может похвастаться значительными успехами в процессе перехода от авторитарного режима к демократической системе управления. Хотя ей и предстоит еще долгий путь к полному внедрению демократии, по крайней мере этой стране удалось полностью искоренить самые основы тиранической власти.
Всеобщие выборы 1999, 2004 и 2009 годов красноречиво свидетельствуют о волне демократизации, а прямые президентские выборы ознаменовали новую фазу в истории индонезийской политики.
Но наиболее существенные и революционные изменения произошли на уровне гражданского общества. Мусульмане Индонезии медленно, но верно выросли и развились в рациональное, автономное и прогрессивное сообщество. Они начали мыслить рационально и критически, особенно сталкиваясь с политической и религиозной элитой, демонстрирующей тенденции к навязыванию своей воли, манипулированию и эксплуатации.
Политические предпочтения индонезийских мусульман основываются в основном на рациональном мышлении. Эта храбрость мыслить рационально способствовала созданию свободной общественной сферы, в которой зарождается культура открытого и справедливого политического участия.
Таким образом, Индонезия собственным примером доказывает, что исламская доктрина сама по себе не противоречит демократии. Наоборот, интерпретация мусульманами исламской доктрине и культурного наследия формирует их взгляды на ценности демократии, и ее отношение к исламу.
Как самая многонаселенная мусульманская страна, Индонезия может сыграть значительную роль в распространении демократии в исламском мире. Эта нация являет собой действенную модель совместимости ислама и демократии.
Западный обыватель, который еще не потерял способность размышлять и анализировать события, происходящие на международной арене, начинает потихоньку прозревать. Первое, что до него доходит, это тот факт, что мир устроен иначе, чем ему рассказывали в школе или вещают сейчас по каналам СМИ.
Так, в глазах западного потребителя информации, Россия выглядит страной, в которой правит диктатор Путин - бывший офицер КГБ - этой могущественной спецслужбы, когда-то наводившей ужас на весь капиталистический мир. Да, Россией действительно управляет бывший сотрудник КГБ. Но это отнюдь не означает, что Россия оказалась под властью сумасшедшего фюрера, как это пытаются внушить своей аудитории западные СМИ. Скорее наоборот, страны Западной Европы должны благодарить Бога за то, что у России есть ее Президент. Так заявляет независимый немецкий журналист Кен Йебсен: «Зачем же Путину надо было сбивать этот самолет [голландский Боинг – А.Х.]? Мы, что, с вами держим Путина за полного идиота? Во-первых, он говорит по-немецки, во-вторых, он долгое время жил в ГДР, он бывший офицер КГБ. Иными словами, Путин кто угодно, но никак не глупый человек. Так почему же мы верим, что Путин - полный кретин, который может сделать такую глупость? Я не устаю повторять снова и снова, что если бы в Москве не было такого благоразумного человека как Путин, то у нас давно бы была большая война на всем континенте. Именно такую войну нам всем пытаются навязать.» (полный текст выступления см.: https://www.youtube.com/watch?v=RMyz51ijrFs)
Тем не менее, это ужасно, когда даже образованные люди, имеющие время для того чтобы прослушать сводку новостей, и даже эксперты, рассуждающие о мировой политике, совершенно не понимают один важный факт. Не об отсутствии демократии в России им следует беспокоиться, но о том, что это именно на их родине, на Западе нет «демократии», и… никогда не было! Население западных стран настолько оболванено, что, вопреки ухудшающимся условиям жизни, они все еще продолжают верить, что т.н. «демократические» выборы и легитимная смена правительств сделает жизнь лучше. Удивительная ситуация: все институты западной демократии функционируют как часы, но при этом мир катится в тартарары при непосредственном участии тех же «демократических» государств.
Вся эта демократия оказывается бутафорской и лицемерной. Демократический Запад, десятилетиями вопивший о русской угрозе, должен был успокоиться после развала СССР. Но этого не произошло. Напротив, «демократический» и «миролюбивый» Запад, в лице НАТО обещавший не расширяться за счет стран бывшего Варшавского военного блока, двинулся на восток, к границам России, ломая и круша нормы морали.
Это стало возможным потому, что реальная власть находится не в руках правительств и парламентов, но в каких-то других руках. Достаточно вспомнить, что Обама, который получил Нобелевскую премию за мир, оказался на острие процесса разжигания войны если не глобальной, то уж точно – европейского масштаба. Обама лишь пешка в игре тайных «хозяев мира», которые уже более 20 лет, прошедших после крушения СССР патологически стремятся не дать России занять свое место среди ведущих мировых держав. В данный момент в войне против России ими расчетливо и безжалостно используются мозги и кровь украинцев, на подходе бородатые отморозки из т.н. «Исламского государства».
Это было бы смешно, если не горько, но России еще только предстоит дорасти до того уровня «невмешательства» Запада в дела других государств. Согласно неписаным западным нормам международной геополитики, Россия под эгидой «защиты своих интересов» имеет полное право снабжать оружием, разведывательной и статистической информацией и прочим необходимым ополченцев на востоке Украины.
С волками жить, по-волчьи выть: Как бы не пришлось России научиться говорить с Западом на его языке: языке обмана, угроз, санкций, силовых операций по защите собственных интересов в любой точке планеты. В настоящее время политическое руководство России выглядит немного наивным и все еще пытается апеллировать к международным правилам и нормативным документам, все время оказываясь виноватой в том, чего она не совершала. Например, Россия пытается отстоять свои вполне оправданные стратегические интересы близи своих границ, пытается остановить уничтожение миллионов этнических русских на Юго-Востоке Украины. В ответ Россия получает обвинения в агрессии от стран западной коалиции и открытую угрозу от НАТО, собирающего вооруженный кулак сил быстрого реагирования на западных рубежах неугодной державы. Интересно, а как поступили бы США, окажись под угрозой несколько миллионов американцев, живущих, например, в Мексике? Или, нет необходимости теоретизировать, достаточно вспомнить как поступил официальный Лондон в Фолклендском конфликте.
И, наконец, еще раз подчеркиваю важность выбора, который предстоит сделать мусульманам: выберут ли они сторону зла в лице США и ее союзниц как в Западной Европе, так и на Ближнем Востоке, либо они выберут сторону России, которая единственная из всех несимпатизирующих США стран, противостоит глобалистским устремлениям т.н. «ястребов», посылающих смерть на крыльях «демократизации» во все уголки планеты.
Разве не достаточно для правильного выбора примеров того, как правительство США под лозунгами «свободы и демократии» бросает мир мусульман в огонь гражданских войн, террористического беспредела, смерти, разрушений и варварства?
Айдар Хайрутдинов
В России нужно срочно создавать недемократический контур власти
Когда я говорю, что России нужна монархия, мои утверждения обычно встречают насмешками. Даже профессионалы сомневаются: «Что за монархия? Монархия в современном мире ничего не решает - так, декорация. Это ты что-то неладное придумал».
Попробую пояснить по-другому. В Испании есть такое понятие - «внутреннее государство». Оно означает совокупность сил, работающих на сохранение Испании в качестве сильной, дееспособной страны. Частью «внутреннего государства» является король Хуан Карлос. Но не только он. Кроме монарха, большим влиянием обладают и военные, Генеральный штаб.
Общепризнанно, что именно благодаря Хуану Карлосу Испания перешла к демократии после смерти Франко в 1975 году, а сам король сохранил свой пост. А ведь все думали, что через пару лет после смерти каудильо испанскому монарху придется отправиться в изгнание.
Тем не менее король совершил невозможное. Опираясь на армию, он привел Испанию к демократии, новой Конституции и парламентской монархии. Хуан Карлос сохраняет роль гаранта стабильности Испании по сей день. Например, когда крупная провинция Каталония собиралась отделяться, король резко выступил против. В результате единство страны было спасено.
«Внутреннее государство» существует рядом с демократией, параллельно демократии. Оно является изнанкой любого современного общества. Армия, спецслужбы, владельцы крупной собственности, выдающиеся интеллектуалы - все они поддерживают стабильность власти и правильное функционирование демократических институтов.
Скажу больше: без «внутреннего государства» демократия невозможна. В большинстве случаев она слишком легко скатывается в тиранию «всенародно избранного» популистского вождя. В своей истории мы наблюдали это неоднократно.
Если демократия работает нормально, «внутреннее государство» дремлет. Кажется даже, что его не существует в природе. Генералы лояльны, король разрезает ленточки на выставках, спецслужбы и вовсе невидимы по своей природе.
Но в случае кризиса «внутреннее государство» просыпается, и мало не кажется никому. Например, в Египте роль внутреннего государства по традиции играет армия. Офицеры, объединенные в тайные общества, свергли в свое время королевскую власть и передали бразды правления Гамалю Абделю Насеру.
После свержения Хосни Мубарака военные ушли в тень и позволили победить на выборах представителю исламистской партии «Братья-мусульмане» Мухаммеду Мурси. За год правления Мурси удалось развалить экономику страны и настроить против себя большинство населения, особенно в городах. В итоге военные вмешались и свергли «Братьев-мусульман». Теперь Египтом правит военное правительство, к большой радости всех соседей, в том числе такого оплота радикального ислама, как Саудовская Аравия, которая охотно кредитует новый режим.
Аналогичная система действовала в свое время в Турции, а также в Пакистане. Если демократия начинала сбоить, вмешивались военные и «выносили» с исторической сцены обезумевших и проворовавшихся политиков.
Не является ли то, о чем я говорю сейчас, апологетикой военного переворота? Ни в коей мере. Просто нужно понимать, что слабая демократия зачастую ведет либо к развалу страны, либо к тирании. И поэтому рядом с демократическим контуром власти должен существовать контрольный, недемократический, который всегда может скорректировать сбоящий политический режим.
Для молодежи приведу понятный пример. Внутреннее государство похоже на аварийный диск для компьютера. Если операционная система зависла и ее невозможно перезапустить обычными средствами, ее переустанавливают. Именно для этого нужен диск с правильной версией операционки. Внутреннее государство - аналогичная система. В условиях краха демократии государство можно перезапустить благодаря тому, что правильные, «заводские» его параметры хранятся во внутреннем государстве.
Например, в Турции военные длительное время выступали гарантами светского развития страны, хранителями идеологии кемализма. То же самое можно сказать и о египетской армии.
Поэтому монарх - только часть внутреннего государства. Он - просто человек, который в нужный момент имеет право отдать приказ о начале перезапуска системы. Остальное внутреннее государство делает самостоятельно.
В СССР внутренним государством была КПСС. Именно она хранила мифы и легенды, связанные с основанием страны, гарантировала ее развитие в направлении коммунизма. Крах КПСС привел к краху СССР. Бесконтрольная демократия быстро добила огромную страну, и Горбачев с его политикой двурушничества и предательств ничего не смог сделать.
Поэтому монархия как важная часть внутреннего государства позволяет корректировать развитие страны. Причем корректировать мягко, без военных переворотов. Король в случае необходимости может распустить парламент или уволить правительство на юридически законных основаниях. Тем самым нет нужды в грубых военных переворотах. Пакистанские военные, кстати, поняли это. В 90-е годы прошлого века они добились сверхвласти для президента своей страны. Он был ставленником армии. В случае необходимости начальник Генерального штаба приезжал к главе государства, разговаривал с ним - и правительство Беназир Бхутто уходило в отставку на основании решения президента. Одновременно назначались досрочные выборы. К власти приходила партия Наваза Шарифа, после чего через несколько лет смена власти под давлением военных повторялась.
Иначе говоря, внутреннее государство - вещь необходимая. Монархия может венчать его, но оно может существовать и в других формах. Россия страдает как раз от отсутствия внутреннего государства и потому невозможности создать подлинную, эффективно действующую демократию. Власти все боятся пустить события на самотек и утратить власть. Если бы внутреннее государство было, таких проблем бы не возникало. Так что если мы хотим демократизации, нам нужно создавать недемократический контур власти, вышеописанное внутреннее государство. Только так мы можем прийти к современному политическому режиму.
Парадокс, но правда.
Д.А. РАСТОУ. Переходы к демократии: попытка динамической модели
Методологические положения [которые отстаиваются в данной работе] могут быть выражены в виде набора кратких тезисов.
1. Факторы, обеспечивающие устойчивость демократии, не обязательно равнозначны тем, которые породили данную форму устройства политической системы: при объяснении демократии необходимо проводить различия между ее функционированием и генезисом.
2. Корреляция - это не то же самое, что причинная связь: теория генезиса должны сконцентрировать внимание на выявлении последней.
3. Вектор причинной обусловленности не всегда направлен от социальных и экономических факторов к политическим.
4. Вектор причинной обусловленности не всегда идет от убеждений и позиций к действиям.
5. Процесс зарождения демократии не обязательно должен быть единообразным во всех точках земного шара: к демократии может вести множество дорог.
6. Процесс зарождения демократии не обязательно должен быть единообразным по временной протяженности: на длительность каждой из последовательно сменяющихся его фаз решающее воздействие могут оказать разные факторы.
7. Процесс зарождения демократии не обязательно должен быть единообразным в социальном плане: даже когда речь идет об одном и том же месте и одном и том же отрезке времени, стимулирующие его позиции политиков и простых граждан могут отличаться друг от друга.
Мой общий рефрен [...]: «Это не обязательно так». Каждый из при-веденных выше тезисов призывает к отказу от некоторых традиционных ограничений, от некоторых упрощенных предположений, высказывавшихся в предшествующих работах на данную тему, и к учету усложняющих, разнообразящих ситуацию факторов. Если бы методологическая аргументация этим и исчерпывалась, исследователи полностью бы лишились всяческих ориентиров, и задача создания теории генезиса демократии стала почти неразрешимой.
К счастью, анализ демократии с точки зрения ее генезиса требует - или допускает - введения ряда новых ограничителей, которые более чем компенсируют утрату семи прежних. Прежде чем подробнее развить эту часть методологической аргументации, целесообразно продолжить перечень кратких суммарных тезисов.
8. Эмпирические данные, положенные в основу теории генезиса демократии, должны - для каждой страны - охватывать период с момента, непосредственно предшествовавшего началу процесса, и вплоть до момента его окончательного завершения.
9. При исследовании логики трансформации внутри политических систем можно оставить за скобками страны, основной толчок к трансформации которых был дан из-за рубежа.
10. Модель, или идеальный тип, процесса перехода может быть получена на основе тщательного изучения двух или трех эмпирических примеров, а затем проверена путем приложения к остальным.
Вряд ли у кого вызовет сомнение, что при разработке теории, объясняющей генезис какого-либо явления, требуются диахронические данные, относящиеся не к некоему единичному моменту, а охватывающие определенный временной континуум. Более того, подобная теория должна строиться на основе анализа тех случаев, где процесс генезиса дает по существу завершен. Привлечение контрольных данных, касающихся недемократических государств и неудачных или только лишь начинающихся попыток перехода к демократии, может потребоваться на дальнейших стадиях теоретического осмысления феномена, однако гораздо удобнее начинать его изучение на примере стран, где он уже действительно возник. И, разумеется, «приход» демократии не следует понимать как нечто, свершившееся в течение года. Поскольку процесс становления демократии предполагает появление новых социальных групп и формирование новых, но ставших привычными моделей поведения, минимальный срок перехода - вероятно, поколение . В странах, не имевших более ранних образцов для подражания, переход к демократии, как правило, идет еще медленнее. Можно, к примеру, утверждать, что в Англии этот процесс начался еще до 1640 г. и не был завершен вплоть до 1918 г. Тем не менее при выработке изначального набора гипотез целесообразно обратиться к опыту стран, где процесс протекал относительно быстро. [...]
Следующее ограничение - исключение на ранних стадиях исследования ситуаций, когда основной толчок к демократизации был дан извне. [...] То, что мы говорим об «основном толчке, идущем извне», и о процессах, происходящих «преимущественно в рамках системы», показывает, что влияния из-за рубежа присутствуют практически во всех случаях. Так, на всем протяжении истории важнейшей демократизирующей силой служили военные действия, требовавшие привлечения дополнительных человеческих ресурсов. Кроме того, демократические идеи заразительны - так было и во времена Ж.Ж. Руссо, и во времена Дж. Ф. Кеннеди. Наконец, насильственное свержение олигархии в одной из стран (например, во Франции в 1830 г. или в Германии в 1918г.) нередко настолько пугает правящие верхушки других стран, что толкает их к мирной капитуляции (к примеру, в Англии - в 1832 г., в Швеции - в 1918 г.). Такого рода проявления неизменно присутствующих международных влияний не следует путать с ситуациями, когда речь идет об активном участии во внутриполитическом процессе демократизации лиц, прибывших из-за рубежа. Иными словами, на начальном этапе формулирования теории генезиса демократии следует оставить за скобками опыт тех стран, где демократия обязана своим появлением, в первую очередь, военной оккупации (послевоенные Германия и Япония), тех, куда демократические институты или ориентации были привнесены иммигрантами (Австралия и Новая Зеландия), а также тех, где иммиграция - подобным или каким-то иным образом - сыграла ведущую роль в осуществлении демократических преобразований (Канада, Соединенные Штаты и Израиль). [...]
Модель, которую я хотел бы обрисовать на следующих нескольких страницах, в значительной мере основана на исследовании опыта Швеции - западной страны, осуществившей переход к демократии в период между 1890 и 1920 г., и Турции - вестернизирующегося государства, где процесс демократизации начался около 1945 г. и продолжается по сей день 1 . [...].
II А. Предварительное условие
Отправной точкой модели служит единственное предварительное условие - наличие национального единства. Понятие «национальное единство» не содержит в себе ничего мистического типа плоти и крови (Blut und Boden) и ежедневных обетов верности им, или личной тождественности в психоаналитическом смысле, или же некой великой политической миссии всех граждан в целом. Оно означает лишь то, что значительное большинство граждан потенциальной демократии не должно иметь сомнений или делать мысленных оговорок относительно того, к какому политическому сообществу они принадлежат. Требование национального единства отсекает ситуации, когда в обществе наличествует латентный раскол, подобный тому, который наблюдался в габсбургской или оттоманской империях и присутствует сегодня в ряде африканских стран, равно как и те, когда, напротив, имеется сильная тяга к объединению нескольких сообществ, как во многих странах арабского мира. Демократия - это система правления временного большинства. Чтобы состав правителей и характер политического курса могли свободно сменяться, границы государства должны быть устойчивыми, а состав граждан - постоянным. По афористичному замечанию И. Дженнингса, «народ не может решать, пока некто не решит, кто есть народ».
Национальное единство названо предварительным условием демократизации в том смысле, что оно должно предшествовать всем другим стадиям процесса - в остальном время его образования не имеет значения. [...]
Не имеет значения и то, каким образом достигалось национальное единство. Возможно, географическое положение страны было таким, что никакой серьезной альтернативы национальному единству просто никогда не возникало - здесь наилучшим примером служит та же Япония. Но чувство национальной принадлежности могло стать и следствием внезапной интенсификации социального общения, воплощенной; специально придуманной для ее обозначения идиоме. Могло оно быть и наследием некоего династического или административного процесса объединения. [...]
В своих предыдущих работах я как-то писал о том, что в эпоху модернизации люди если и склонны испытывать чувство преимущественной преданности политическому сообществу, то лишь в том случае, если это сообщество достаточно велико, чтобы достичь некоего значительного уровня соответствия требованиям современности в своей социальной и экономической жизни. Однако подобная гипотеза должна рассматриваться как одна из составляющих теории формирования наций, а отнюдь не теории демократического развития. В контексте рассматриваемой нами сейчас проблемы имеет значение лишь результат.
Существуют по крайней мере две причины, по которым я не стал бы называть этот результат «консенсусом». Во-первых, как доказывает К. Дойч, национальное единство - плод не столько разделяемых всеми установок и убеждений, сколько небезучастности (responsiveness) и взаимодополненности (complementarity). Во-вторых, понятие «консенсус» имеет дополнительный смысл, предполагающий осознанность убеждения и обдуманность согласия. Но предварительное условие перехода к демократии, о котором идет речь, полнее всего реализуется тогда, когда национальное единство признается на бессознательном уровне, когда оно молчаливо принимается как нечто само собой разумеющееся. Любое громогласное провозглашение консенсуса относительно национального единства в действительности должно настораживать. Националистическая риторика чаще всего звучит из уст тех, кто наименее уверен в своем чувстве национальной идентичности: в прошлом веке этим грешили немцы и итальянцы, в нынешнем - арабы и африканцы, но никогда - англичане, шведы или японцы.
Тезис о том, что национальное единство представляет собой единственное предварительное условие перехода к демократии, подразумевает, что для демократии не требуется какого-либо минимального уровня экономического развития и социальной дифференциации. Экономические и социальные факторы подобного рода входят в модель лишь опосредованно как возможные основы национального единства или же глубинного конфликта (см. ниже). Те социальные и экономические индикаторы, на которые исследователи так любят сослаться как на «предварительные условия» демократии, выглядят по меньшей мере сомнительными. Всегда можно найти недемократические страны, чей уровень развития по выдвинутым в качестве индикаторов показателям подозрительно высок - к примеру, Кувейт, нацистская Германия, Куба или Конго-Киншаса. Напротив, Соединенные Штаты 1820 г., Франция 1870 г. и Швеция 1890 г. вне всякого сомнения не прошли бы тест по какому-нибудь из показателей, касающихся уровня урбанизации или дохода на душу населения, не говоря уже о количестве экземпляров газет в обращении или числе врачей, кинофильмов и телефонных номеров на каждую тысячу жителей.
Поэтому модель умышленно оставляет открытым вопрос о возможности существования демократий (действительно заслуживавших бы такого наименования) в досовременные, донациональные времена и на низком уровне экономического развития. Найти содержательное определение демократии, которое охватывало бы современные парламентские системы наряду со средневековыми лесными кантонами, античными городами-государствами (теми, где не было рабов и метеков) и некоторыми доколумбовыми племенами индейцев, может оказаться весьма сложно. Решение подобной задачи выходит за рамки настоящего исследования, и все же мне не хотелось бы исключать возможность такого рода попытки.
Б. Подготовительная фаза
Согласно моей гипотезе, динамический процесс демократизации в собственном смысле слова - при наличии указанного выше предварительного условия - запускается посредством длительной и безрезультатной политической борьбы. Чтобы политическая борьба обрела названные черты, ее основные участники должны представлять прочно укоренившиеся в обществе силы (как правило, социальные классы), а спорные вопросы, вокруг которых она ведется, должны иметь для сторон первостепенное значение. Подобная борьба чаще всего начинается вследствие появления новой элиты, поднимающей угнетенные и лишенные ранее руководства социальные группы на согласованное действие. При этом конкретный социальный состав противоборствующих сторон - и лидеров, и рядовых членов, - равно как и реальное содержание спорных вопросов будут разниться от страны к стране, а также от периода к периоду в жизни каждой отдельно взятой страны.
Так, в Швеции на рубеже XIX и XX вв. основными участниками борьбы были сперва фермеры, а затем низший средний и рабочий классы, с одной стороны, и консервативный альянс бюрократии, крупных землевладельцев и промышленников - с другой; в качестве объекта разногласий выступали тарифы, налогообложение, воинская повинность и избирательное право . В Турции же в последнее двадцатилетие идет спор между деревней и городом, точнее, между крупными и средними фермерами (которых поддерживает большинство сельского электората) и наследниками кемалевского военно-бюрократического истеблишмента; предмет спора - индустриализация или приоритетное развитие сельского хозяйства. В каждом из приведенных примеров основную роль играют экономические факторы, однако векторы причинно-следственных связей имеют противоположную направленность. Рубеж веков был для Швеции периодом бурного экономического развития, породившего новые политические напряженности; и в один решающий момент стокгольмским рабочим удалось преодолеть налоговый барьер, лишавший их ранее права голоса. Напротив, в Турции выдвижение требования сельскохозяйственного развития явилось следствием, а не причиной начавшейся демократизации.
Бывают ситуации, когда значение экономических факторов оказывается гораздо меньшим, чем в описанных выше случаях. В Индии и на Филиппинах ту подготовительную роль, которую в других местах играет классовый конфликт, сыграла продолжительная борьба националистических сил и имперской бюрократии по вопросу о самоуправлении. В Ливане в качестве противоборствующих сторон в незатухающей борьбы выступают главным образом конфессиональные группы, основной же ставкой являются правительственные посты. И хотя политические схватки подобного рода имеют, разумеется, и свое экономическое измерение, лишь самый непробиваемый экономический детерминист будет объяснять колониализм или религиозные разногласия исключительно экономическими причинами.
В своем классическом компаративном исследовании Дж. Брайс пришел к заключению, что « в прошлом к демократии вел лишь единственный путь - стремление избавиться от неких осязаемых зол». Демократия не была изначальной или основной целью борьбы, к ней обращались как к средству достижения какой-то другой цели либо же она доставалась в качестве побочного продукта борьбы. Но поскольку осязаемых зол, постигающих человеческие сообщества, несметное число, брайсовский «единственный путь» распадается на множество отдельных дорог. В мире нет двух демократий, которые бы прошли через борьбу одних и тех же сил, ведущих спор по одному и тому же кругу вопросов и с теми же самыми институциональными последствиями. Поэтому представляется маловероятным, чтобы какая-либо будущая демократия в точности повторила путь одной из предшествующих. [...] Чтобы прийти к демократии, требуется не копирование конституционных законов или парламентской практики некоей уже существующей демократии, а способность честно взглянуть на свои специфические конфликты и умение изобрести или позаимствовать эффективные механизмы их разрешения.
Серьезный и продолжительный характер борьбы, как правило, побуждает соперников сплотиться вокруг двух противоположных знамен. Поэтому отличительной чертой подготовительной фазы перехода к демократии является поляризация, а отнюдь не плюрализм. Тем не менее степень раскола общества имеет свои пределы, обусловленные требованием национального единства, которое, конечно же должно не только предшествовать началу процесса демократизации, но и присутствовать на всех его стадиях. Если линия раскола точно совпадаете региональными границами, результатом скорее всего будет не демократия, а сецессия. У противоборствующих сторон, даже если их интересы имеют четко выраженную географическую направленность, должно сохраняться некое ощущение сообщности или же существовать некое региональное равновесие сил, которое исключит возможность массового изгнания соперников и геноцида. [...] Важное значение на подготовительной фазе могут иметь перекрещивающиеся расколы, способные оказаться средством укрепления и поддержания чувства сообщности. [...]
В. Фаза принятия решения
Р. Даль писал, что «узаконенная партийная оппозиция - недавнее и случайное изобретение». Данное замечание полностью согласуется с приводившимся выше утверждением Брайса о том, что средством продвижения к демократии является преодоление осязаемых поводов для недовольства, а также с высказанным в настоящей статье предположением, что переход к демократии - сложный и запутанный процесс, тянущийся многие десятилетия. Все это, однако, не исключает сознательного выдвижения в ходе подготовительной фазы таких целей, как избирательное право или свобода оппозиции. Не означает это и того, что страна может стать демократией лишь по недоразумению. Напротив, подготовительная фаза завершается лишь тогда, когда часть политических лидеров страны принимает сознательное решение признать наличие многообразия в единстве и институционализировать с этой целью некоторые основополагающие механизмы демократии. Именно таким было принятое в 1907 г. в Швеции решение (я называю его «Великим компромиссом» политической жизни этой страны) ввести всеобщее избирательное право вкупе с пропорциональным представительством. Подобного рода решений может быть не одно, а несколько. Как известно, принцип ограниченного правления утвердился в Англии в результате компромисса 1688 г., кабинетное правление развилось в XVIII в., а реформа избирательного права была проведена аж в 1832 г. Даже в Швеции за «Великим компромиссом» в 1918 г. последовала дальнейшая реформа избирательной системы, закрепившая также принцип кабинетного правления.
Приобретается ли демократия «оптом», как в 1907 г. в Швеции, или же «в рассрочку», как в Англии, в любом случае она - результат сознательного решения со стороны по крайней мере верхушки политического руководства. Политики - профессионалы в области власти, и коренной сдвиг в сфере организации власти, подобный переходу от олигархии к демократии, не ускользнет от их внимания.
Решение предполагает выбор, и хотя выбор в пользу демократии не может быть сделан, если отсутствуют предварительное и подготовительное условия, это - реальный выбор, который не вытекает автоматически из наличия названных предпосылок. Как показывает история Ливана, альтернативными вариантами решения, способного прекратить затянувшиеся позиционные бои в политическом сообществе, могут стать мягкая автократия или иностранное господство. И, конечно же, не исключен и такой поворот событий, когда решение в пользу демократии или каких-то существенных ее компонентов было предложено и отвергнуто, что ведет к продолжению подготовительной фазы либо к искусственному ее прекращению.
Решение в пользу демократии проистекает из взаимодействия нескольких сил. Поскольку условия сделки должны быть четко оговорены и кто-то должен взять на себя риск относительно ее возможных будущих последствий, непропорционально большую роль здесь играет узкий круг политических лидеров. Среди групп, задействованных в переговорах, и их лидеров могут быть представлены бывшие соперники по подготовительной борьбе. К числу других потенциальных участников переговоров относятся группы, отколовшиеся от основных противоборствующих сторон или только что вышедшие на политическую сцену. В Швеции, например, такие новообразованные и промежуточные группы сыграли решающую роль. В течение 1890-х гг. консерваторы и радикалы (первых возглавляли промышленники, вторых - интеллектуалы) заострили спорные вопросы и придали им отчетливую форму. Затем наступил период пата, когда рухнула дисциплина во всех недавно образованных парламентских партиях, - начался своего рода процесс хаотизации, в ходе которого были придуманы и опробованы многочисленные варианты компромиссов, комбинаций и перегруппировок. Формула, взявшая верх в 1907 г., была выработана при решающем участии умеренно консервативного епископата и умеренно либерального фермерства - сил, которые ни до, ни после этой фазы принятия решения не играли сколько-нибудь существенной роли в политике.
Варьируются не только типы сил, обеспечивших выбор демократического решения, и не только содержание такого решения, но и мотивы, по которым оно предполагается и принимается. Охранительные силы могут уступить из опасения, что, продолжая сопротивляться, они в конечном итоге обрекут себя на гораздо большие потери. (Подобными соображениями руководствовались английские виги в 1832 г. и шведские консерваторы в 1907 г.) Или же они могут, пусть с запозданием, возжелать быть достойными давно провозглашенных принципов: так было при переходе Турции к многопартийной системе, объявленном в 1945 г. президентом И. Инёню. В свою очередь, радикалы способны принять компромисс в качестве первого «взноса», будучи уверены, что время работает на них и другие «взносы» неизбежно последуют. И консерваторы, и радикалы могут устать от длительной борьбы или же испугаться, что она перерастет в гражданскую войну. Страх перед гражданской войной, как правило, приобретает гипертрофированные размеры, если общество прошло через подобную гражданскую войну в недавнем прошлом. Как остроумно заметил Б. Мур, гражданская война в Англии была решающей «заблаговременной инъекцией насилия, обеспечившей последующую постепенность преобразований». Короче говоря, демократия, как и любое другое коллективное действие, обычно является производным огромного множества разнородных побуждений.
Принятие демократического решения в каком-то смысле может рассматриваться как акт сознательного, открыто выраженного консенсуса. Но, опять-таки, это достаточно туманное понятие следует использовать с осторожностью и, возможно, ему лучше найти какой-то менее неопределенный синоним. Во-первых, как показывает Брайс, демократическая суть решения может быть побочным результатом разрешения других важных проблем. Во-вторых, поскольку речь идет действительно о компромиссе, это решение будет восприниматься каждой из задействованных сторон как своего рода уступка - и, конечно, не будет олицетворять собой согласия по вопросам принципов. В-третьих, даже если говорить об одобренных процедурах, то и здесь, как правило, сохраняются различия предпочтений. Всеобщее избирательное право при пропорциональном представительстве - суть шведского компромисса 1907 г. - практически в равной степени не удовлетворяло ни консерваторов (которые предпочли бы сохранить прежнюю плутократическую систему голосования), ни либералов и социалистов (которые выступали за правление большинства, не выхолощенное пропорциональным представительством). Что имеет значение на стадии принятия решения, так это не ценности, которых лидеры абстрактно придерживаются, а шаги, которые они готовы предпринять. В-четвертых, соглашение, выработанное лидерами, отнюдь не является всеобщим. Оно должно быть перенесено на уровень профессиональных политиков и населения в целом. Решение последней задачи - суть последней фазы модели, фазы привыкания.
Г. Фаза привыкания
Неприятное решение, будучи принятым, со временем, как правило, начинает представляться все более и более приемлемым, раз уж приходится сообразовывать с ним свою жизнь. Повседневный опыт каждого из нас дает тому немало примеров. [...] Кроме того, демократия, по определению, есть конкурентный процесс, а в ходе демократической конкуренции преимущества получают те, кто может рационализировать свою приверженность новой системе, и еще большие - те, кто искренне верит в нее. Яркой иллюстрацией данного тезисам может служить метаморфоза, произошедшая со шведской консервативной партией за период с 1918 по 1936 г. За эти два десятилетия лидеры, которые скрепя сердце смирились с демократией или приняли ее из прагматических соображений, ушли в отставку или умерли, а их место заняли те, кто действительно верил в нее. Такая же разительная перемена наблюдалась и в Турции, где на смену руководству И. Иненю, который поддерживал демократию из чувства долга, и А. Мендереса, видевшего в ней великолепное средство реализации своих амбиций, пришло молодое поколение лидеров, понимавших демократию более широко и всем сердцем преданных ей. Короче говоря, в ходе самого функционирования демократии идет дарвинистский отбор убежденных демократов, причем по двум направлениям - во-первых, среди партий, участвующих во всеобщих выборах, и во-вторых, среди политиков, борющихся за лидерство в каждой из этих партий.
Но политика состоит не только из конкурентной борьбы за правительственные посты. Помимо всего прочего, это - процесс, направленный на разрешение внутригрупповых конфликтов, будь то конфликты, обусловленные столкновением интересов или связанные с неуверенностью в завтрашнем дне. Новый политический режим есть новый рецепт осуществления совместного рывка в неизведанное. И поскольку одной из характерных черт демократии является практика многосторонних обсуждений, именно этой системе в наибольшей степени присуще развитие методом проб и ошибок, обучение на собственном опыте. Первый великий компромисс, посредством которого устанавливается демократия, если он вообще оказывается жизнеспособным, сам по себе является свидетельством эффективности принципов примирения и взаимных уступок. Поэтому первый же успех способен побудить борющиеся политические силы и их лидеров передать на решение демократическими методами и другие важнейшие вопросы.
Так, в последней трети XIX столетия Швеция оказалась в ситуации полного политического пата, когда ни одна из сторон не могла провести своего варианта решения первоочередных вопросов, стоявших тогда на повестке дня и касавшихся реформы систем налогообложения и воинской службы, унаследованных еще с XVI в. Но за два десятилетия, прошедших с 1918 г., когда шведы окончательно приняли демократию, все несметное множество щекотливых вопросов было - целенаправленно или походя - разрешено. Социал-демократы отказались от своих прежних пацифизма, антиклерикализма и республиканства, равно как и от требования национализации промышленности (хотя пойти на уступку по последнему пункту им было крайне непросто). Консерваторы, бывшие когда-то непреклонными националистами, поддержали участие Швеции в международных организациях. Наряду с прочим, консерваторы и либералы полностью одобрили государственное вмешательство в экономику и создание государства всеобщего благосостояния.
Разумеется, спираль развития, которая в Швеции вела вверх, ко все большим и большим успехам в демократическом процессе, может вести и в противоположном направлении. Явная неудача при разрешении какого-то животрепещущего политического вопроса ставит под удар будущее демократии. Когда же нечто подобное происходит в начале стадии привыкания, последствия могут оказаться роковыми.
В истории становления любого государства есть примеры людей, которые боролись за свободу народа, равенство перед законом и культуру правления. Демократические порядки устанавливались в разных странах по-своему. Над определением демократии раздумывало множество ученых и исследователей.
Они смотрели на этот термин и с политической точки зрения, и с философской. И смогли дать эмпирическое описание разнообразных практик. Тем не менее теория не всегда давала свои плоды. Чаще всего на формирование понятие влияла практика государств. Благодаря ей можно было установить и создать нормативные модели демократического устройства. Сегодня в политологии трудно найти одно-единственное определение того или иного понятия. Поэтому прежде чем мы узнаем, какие демократические страны остались на карте мира, разберемся с общими терминами.
Власть народу
Демократия - это древнегреческий термин, который дословно трактуется как «власть народа». В политической науке это понятие обозначает режим, фундаментом для которого служит принятие коллективного решения. При этом воздействие на каждого члена должно быть равным.
В принципе, такой метод применим к разнообразным организациям и структурам. Но наиболее важным его приложением по сей день является держава. Это связано с тем, что государство имеет большую власть, а поэтому организовать ее и справляться с ней трудно.
Итак, демократические страны в этом аспекте должны характеризоваться по следующим признакам:
- Осуществление людьми честных и обязательных выборов своего лидера.
- Легитимный источник власти - народ.
- Самоуправление обществом происходит ради удовлетворения интересов и установления общего блага в стране.
Государство состоит из 10-ти провинций. Наиболее популярной считается Квебек. Именно тут проживает большая часть франкоговорящего населения. Остальные провинции в большей степени являются «английскими».
Стабильность
С индексом 9.03 восьмое место заняла Финляндия. Характеристика страны главным образом базируется на оценке державы, как самой стабильной. В 2010 году государство стало лучшим в мире. Находится оно на севере Европы. Это парламентско-президентская республика, основанная на парламентской демократии. С 2012 года главой государства является Саули Нийнистё.
Президент избран сроком на шесть лет. Высшая исполнительная власть принадлежит ему. Часть законодательной власти также находится в руках главы страны, но вторую половину контролирует парламент - Эдускунте.
Государство-материк
Австралия занимает 9-е место в рейтинге демократических стран мира (9.01). Эта держава находится по соседству с Новой Зеландией и занимает одноименный материк. Главой страны считается королева Британского Содружества наций. Генерал-губернатор - Питер Косгроув. Австралия - это парламентарная монархия, которая существует как и все доминионы Великобритании. Деятельность правительства на прямую связана с Елизаветой II и Тайным советом.
Австралия признана одной из самых развитых стран мира. У неё стабильная экономика, высокий показатель ВВП на душу население. Она занимает второе место по индексу развития человеческого потенциала и с легкостью могла бы стать первой в рейтинге демократических стран.
Топ-10
Завершают первую десятку стран с полноценной демократией Нидерланды (8.92). Это государство является конституционной монархией. В данный момент глава королевства Виллем-Александр. В Нидерландах функционирует двухпалатный парламент, который основывается на парламентскую демократию. Столицей государства принято считать Амстердам. Именно тут монарх приносит присягу на верность королевству. Но существует и фактическая столица Гаага, где разместилась резиденция правительства.
Другие лидеры
В 26 государств с полноценной демократией также входит Великобритания, Испания, Ирландия, США, Япония, Южная Корея, Уругвая, Германия и др. Но стоит, пожалуй, упомянуть о последних местах рейтинга, о тех странах, которые подвластны авторитарному режиму. На 167-м месте расположилась Северная Корея с индексом 1.08. Немного выше её в рейтинге находятся Центрально-Африканская республика, ЧАД, Сирия, Иран, Туркменистан и Конго.
Россия занимает 117 строчку с рейтингом 3.92. Перед ней находится Камерун, после - Ангола. Белоруссия находится еще ниже России, на 139 месте (3.16). Обе страны относятся к категории "авторитарный режим". Украина находится на 79 месте в категории переходной режим и с индексом 5.94.
Нет развития
За несколько последних лет демократические страны Европы утратили свои позиции. Особенно это относится к восточной территории. Вместе с Россией упали в рейтинге и остальные страны СНГ. Некоторые сдали свои позиции незначительно, некоторые - на 5-7 ступеней.
С 2013 года глобальное народовластие остановилось. У этого режима нет регресса, но и прогресс не наблюдается. Такая ситуация относится к общей картине мира. В отдельных примерах все же заметен регресс. Многие государства теряют свои демократические процессы. Особенно на это влияет экономический кризис.
Авторитарные режимы, наоборот, стали еще более мощными. Так, демократия, которая наращивалась в мире начиная с 1974 года, ныне имеет рецессивный характер. Помимо того, что начинается снижение доверия к политическим институтам, особенно это касается Европы. Также и сам процесс народовластия не приносит населению желаемого результата.
