Сорокин Иван Лукич. Судьба казака в истории одной станицы. Иван Лукич Сорокин: биография Сорокин никанор красный командир на гражданской войне
Декрет Советской власти о ликвидации сословных различий, в том числе и среди казачества, послужили причиной антибольшевистских выступлений.
Вслед за Декретом из центральных районов России переселялась беднота, которая стала захватывать казачьи земли.
Фактически уже с января 1918 г. началось так называемое «расказачивание» на Дону и Кубани, хотя формально уничтожение казачества связывают с февральским циркуляром 1919 г. Оргбюро большевистской партии, подписанный Я. Свердловым. Сопротивление кубанских казаков вылилось в красный террор местных советских органов, произведенный в Армавире в самом начале 1918 г.
Сильное антибольшевистское движение на Дону и Кубани возглавили первоначально крупнейшие царские генералы П. М. В. Алексеев и Л. Г. Корнилов, сыгравшие на фронтах первой мировой войны значительную роль.
Сюжет фильма «Свой среди чужих, чужой среди своих» вполне применим к судьбе Ивана Лукича Сорокина (1884−1918), кубанского казака, военфельдшера, хорунжего, есаула, левого эсера и командира Красной Армии, награжденного царскими Георгиевскими солдатскими Крестами и Революционным Красным Знаменем, обвиненного в предательстве и расстрелянного своими подчиненными.
Участник русско-японской войны, первой мировой войны и гражданской войны Иван Лукич родился в казачьей станице Петропавловская Лабинского отдела Кубанской области. Получив в Екатеринодаре военно — фельдшерское образование, продолжал службу по специальности на германском фронте. В 1916 г. он окончил Тифлисскую школу прапорщиков и в звании хорунжего сформировал казачий красногвардейский революционный отряд, став его командиром.
Боевой путь казака-революционера сложился очень любопытно, пройдя по карьере от помощника командующего войсками Юго-Восточной революционной армии в апреле 1918 г. до Главнокомандующего 11-й Красной Армии и Северного Кавказа.
После Октябрьского переворота 1917 г., поддерживая большевиков, Иван Сорокин со своим революционным отрядом принял участие в боях за Екатеринодар (Краснодар) против Добровольческой белой армии, которой командовал к этому времени генерал А. И. Деникин, заменивший Л. Г. Корнилова на этом посту после его гибели 13 апреля 1918 г.
После разгрома красных Добровольческой армией под Тихорецкой и Кущевской , Сорокин принял пост Главнокомандующего Красной армии Северного Кавказа и Кубани.
Приказом штаба СКВО от 24 сентября 1918 г. Сорокин был утверждён в должности Главнокомандующего войсками Северного Кавказа.
Армия Сорокина составляла 30−40 тыс. бойцов бывшего Кавказского фронта при 80−90 орудиях и 2 бронепоездах, располагалась в районе Кущевка-Сосыка и имела два фронта: — на север против немцев; — на северо-восток против Донской и Добровольческой армий.
В октябре 1918 г. Сорокин становится командармом 11-й Красной Армии.
В конце октября 1918 г. прорвался наружу конфликт между Сорокиным и РВС Северного Кавказа.
В это время происходил процесс реорганизации Красной армии, укрепление «революционной дисциплины», установление субординации, известный как «борьба с партизанщиной».
Многим командирам, в том числе и Сорокину, привыкших быть самостоятельными в своих действиях и имевших практически ничем не ограниченную власть в контролируемых районах, эти нововведения вызывали недовольство и протесты.
РВС Северного Кавказа осуществлял приказы центра на создание регулярной дисциплинированной армии, основанной на принципах единоначалия, субординации и соподчиненности ее подразделений и командиров.
В борьбе за сохранение казачьей вольности по требованию Ивана Сорокина сначала был расстрелян командарм Таманской армии И. И. Матвеев , именем которого позднее была названа одна из улиц в Армавире, а 21 октября 1918 г. в Пятигорске Сорокин приказал расстрелять группу руководителей ЦИК Северо-Кавказской Советской республики и крайкома РКП (б), в том числе председателя ЦИК А. А. Рубина , секретаря крайкома М. И. Крайнего , председателя фронтовой ЧК Б. Рожанского, уполномоченного ЦИК по продовольствию С. А. Дунаевского.
В связи с этим открытым выступлением против советской власти 27 октября 1918 г. был собран 2-й Чрезвычайный Съезд Советов Северного Кавказа. Съезд сместил Сорокина с поста Главнокомандующего и назначил на его место И. Ф. Федько . Сорокин был объявлен вне закона.
Пытаясь найти поддержку у армии, Сорокин выехал из Пятигорска в Ставрополь, где в это время шли бои красных с Добровольческой армией.
30 октября 1918 года Сорокин со своим штабом был задержан кавалерийским полком Таманской армии под командованием М. В. Смирнова. «Таманцы», разоружив штаб и личный конвой Сорокина, заключили их вместе с бывшим главнокомандующим в ставропольскую тюрьму.
1 ноября 1918 г. командир 3-го Таманского полка 1-й Таманской пехотной дивизии И. Т. Высленко застрелил И. Л. Сорокина во дворе тюрьмы.
В ответ на расстрел руководителей ЦИК с 1 по 3 ноября 1918 г. в Пятигорске по распоряжению Кремля было буквально зарублено шашками более 100 человек, из которых было 58 заложников, включая царских генералов Радко-Дмитриева и Рузского , 47 осуждённых за различные преступления, контрреволюционные и уголовные деяния.
Казачья вольница в годы гражданской войны на примере боевых подвигов Ивана Сорокина показывает чрезвычайно сложную судьбу в противостоянии с советской государственной машиной.
Иван Сорокин
Алексей Автономов
Иван Матвеев
Литература.
Валерий Клавинг, Гражданская война в России: Белые армии. Военно-историческая библиотека. М., 2003.
Есаул. Главнокомандующий Красной армией Северного Кавказа в 1918 году
И. Л. Сорокин был одним из тех подлинных героев Гражданской войны, которых «выплеснул» на верх тех исторических событий буйный водоворот вооружённого противостояния Красного и Белого движений. Он стал таким самородком из народа в ходе вооружённой борьбы двух полярных классовых сил, как, к примеру, казаки Миронов и Шкуро, Каширин и Семёнов, Подтёлков и Покровский…
Иван Сорокин родился в станице Петропавловской Кубанской области в казачьей семье среднего достатка. С детства отличался решительным характером, который, однако, не помешал ему успешно закончить Екатеринодарскую военно-фельдшерскую школу. Она готовила кадры полковых медицинских работников для Кубанского и Терского казачьих войск.
…Первая мировая война началась для военфельдшера Сорокина в рядах первоочередной 1-й Кубанской пластунской бригады на Кавказском фронте. Там казачья пехота с берегов Кубани, Дона и Терека демонстрировала чудеса героизма, отличившись едва ли не во всех сражениях с турками, которые провела Отдельная Кавказская армия под командованием прославленного полководца старой России генерала от инфантерии Н. Н. Юденича. Это были Сарыкамыш и Ардаган, Эрзерум и Трапезунд, Эрзинджан и Хопа…
Военфельдшер Иван Сорокин воевал «примерно», не раз заменяя в окопах стрелков-пластунов и младших командиров в бою. Он был замечен начальством и отмечен боевыми наградами. Уже на второй год войны, в 1915-м, его отправляют на учёбу во 3-ю Тифлисскую школу прапорщиков, которую он заканчивает в чине казачьего хорунжего.
Сперва Сорокин проходил службу младшим сотенном офицером в 3-м Линейном казачьем полку. После новых отличий в боях с турками он получает чин есаула и становится командиром сотни 1-го Лабинского казачьего полка 2-й Кавказской казачьей дивизии. Воевать пришлось всё на том же Кавказском фронте…
Энергичный есаул Иван Сорокин не остался в стороны от Октябрьских событий. В начале 1918 года, когда старая русская армия прекратила своё существование, и казаки-фронтовики вернулись в родные станицы и хутора, бывший офицер организует казачий революционный отряд силой в 150 сабель. Свой отряд он привёл к железнодорожной станции Тихорецкой, где влился в состав Юго-Восточной революционной армии, которой командовал бывший казачий хорунжий А. И. Автономов.
Сорокин лихо и успешно командовал своим конным отрядом земляков на Кубани, где с начала 1918 года полыхала Гражданская война. Он умело командовал, умел сказать на митинге призывное слово, принять волевое решение. К Ивану Сорокину тянулись люди, и вскоре в его отряде насчитывалось до четырёх тысяч красных казаков. И не только казаков.
Бывший военный фельдшер становился для белого командования, основу которого составляли спецы императорского Генерального штаба, опасным противником. В апреле 1918 года сорокинский отряд нанёс сильный удар по корниловской Добровольческой армии, которая героически штурмовала город Екатеринодар.
Этот успех был замечен командованием красных войск, и в том же апреле Иван Сорокин становится помощником главнокомандующего войсками Кубано-Черноморской республики (была и такая в годы Гражданской войны в России). Однако вскоре Сорокин стал проявлять открытое неподчинение Автономову, проявляя известную «самостийность». Хотя ради справедливости надо заметить, что оба они имели во многом схожие взгляды на происходящие события.
Но и его прямой начальник допускал то же самое по отношению и к вышестоящим инстанциям. Такова была стихия Гражданской войны. В результате за отказ подчиниться контролю ЦИК и Чрезвычайного штаба Кубано-Черноморской республики по решению 3-го съезда Советов той же республики А. И. Автономов был снят с должности.
После снятия Автономова в мае 1918 года Иван Сорокин довольно успешно командовал сложным Ростовским боевым участком теперь уже против деникинской Добровольческой армии. Затем ему вверяется группа войск на Северном Кавказе.
Красным войскам на российском Юге требовался новый военный вождь: решительный, умеющий побеждать, популярный. 3 августа 1918 года политическим руководством Кубано-Черноморской республики бывший казачий офицер Иван Лукич Сорокин назначается главнокомандующим войсками Северного Кавказа. С 3 октября того же года он становится временно исполняющим обязанности командующего 9-й армией.
Вне всякого сомнения, Сорокин обладал прекрасными организаторскими способностями, личной храбростью, военным опытом, перенесённым им с Кавказского фронта в пламя Гражданской войны. Его личную популярность исследователи под сомнение не ставят. Он выступал за то, чтобы старые военные специалисты служили в рядах Красной армии. Его речи на митингах оказывали «зажигающее действие».
Но… в скором времени главнокомандующий Красной армии Северного Кавказа стал в своих частых публичных выступлениях критиковать местные партийные и советские органы за их открыто враждебную политику по отношению к казачеству. Он говорил о том, что политическое руководство не знает «местной специфики».
В нём рано развилось большое честолюбие, или, говоря иначе, от высокой должности, прав и возможностей закружилась голова. Хотя боевых успехов в конце 1918 года у красных на российском Юге становилось всё меньше и меньше: кубанское казачество в своей массе колыхнулось на сторону Белого движения. Историк-белоэмигрант А. А. Гордеев писал о тех событиях так:
«…Красные под начальством фельдшера Сорокина отступили за Кубань. Вторая часть (Таманская армия. - А. Ш. ) отступила в сторону Новороссийска и дальше на Черноморское побережье, а оттуда передвинулась и сблизилась с частями Сорокина.
На территории Кубани было сосредоточено до 90 000 красных войск при 124 орудиях против 35–40 000 человек добровольцев при 89 орудиях. Станицы всё время переходили из одних рук в другие…»
Сорокин стал стремиться к неограниченной власти. По его приказам производились незаконные реквизиции, аресты и расстрелы. Во второй половине 1918 года он уже открыто противопоставлял себя руководству Кубано-Черноморской республики, которое поддерживало тесную связь с Москвой.
Под предлогом укрепления дисциплины в красных частях он отстраняет от командования Белореченским округом Г. А. Кочергина. Приказывает расстрелять якобы за невыполнение его приказа командующего Таманской армией И. И. Матвеева, человека большой личной популярности среди бойцов.
Сорокинский конфликт с руководством Советской республики в Кубано-Черноморском крае близился к концу. На съезде командного состава Красной армии Северного Кавказа главнокомандующий обвинил политическое руководство республики в плохом снабжении красных войск продовольствием и обмундированием, боеприпасами и денежным довольствием. В том вызревшем конфликте эта речь стала последней каплей.
Сорокина решают снять с поста главнокомандующего. Дело дальше обстояло так. Секретарь Кубано-Черноморского края М. И. Крайний перебросил через стол президиума того съезда краскомов записку председателю ЧК М. П. Власову. В записке говорилось о том, что на днях будет решаться вопрос о снятии Сорокина. В записке говорилось:
«…Или эта сволочь, или мы».
Однако Власов не заметил переброшенной ему записки. Её поднял начальник пятигорского гарнизона Чёрный, который был сторонником главнокомандующего.
На следующий день Сорокину стало известно содержание записки Крайнего. Он собирает Военный совет армии, который принимает обвинительное решение по отношению к руководству Кубано-Черноморского края. Руководители края обвиняются, ни много ни мало, в измене революционному делу и приговариваются к расстрелу.
21 октября 1918 года у подножия горы Машук на окраине Пятигорска были расстреляны председатель ЦИК Кубано-Черноморской республики А. А. Рубин, секретарь крайкома М. И. Крайний, председатель ЧК М. П. Власов, председатель фронтовой ЧК Б. Г. Рожанский.
Дальнейшие события развивались быстро. 27 октября на железнодорожной станции Невинномысской экстренно собрался Чрезвычайный съезд Советов Северного Кавказа. Своим решением он объявил главнокомандующего Ивана Сорокина и трёх его заместителей вне закона.
30 октября Сорокин был арестован в Ставрополе, близ которого шли тяжёлые бои. До суда его помещают в городскую тюрьму под надёжную охрану - опасаются попытки освобождения.
1 ноября в камеру врывается с оружием в руках командир 3-го Таманского полка Таманской армии И. Т. Высленко. Он убивает заключённого: тогда считалось, что это была личная месть за убийство командарма таманцев Матвеева.
Из книги «ВЧК в ленинской России. 1917–1922: В зареве революции»»
В истории подобных персонажей (атаманов-партизан. - Ред.), временно оказавшихся на стороне Красной армии, много: их не трогали, пока они сохраняли лояльность Советам и пока в них нуждался фронт, но без колебаний отстреливали позднее. Но в этих случаях речь хотя бы не шла о красных командирах, здесь советская власть и ее чекисты еще могли бы оправдаться борьбой с врагом в условиях военной неразберихи. Гораздо двусмысленнее выглядят истории с расправами по реальным или почти надуманным поводам с теми красными командирами или вожаками красных партизан...
Кто долгое время ковал на фронтах красную победу и числился в героях советской власти. А таких даже из фигур крупного калибра, командиров целых красных армий, дивизий, корпусов, насчитываются десятки, что уж говорить о фигурах помельче. Одержавший столько побед над деникинской белой армией командир красного корпуса Борис Думенко в 1920 году, когда с опасностью белых на юге практически было уже покончено, в ходе не проясненной до конца истории с самочинным убийством им комиссара его корпуса Микеладзе без особых проволочек расстрелян чекистами. Официально Думенко осудил революционный трибунал, хотя его роль в деле убитого кем-то комиссара Микеладзе и не выглядит столь очевидной. Но Думенко заодно предъявили обвинения в развале дисциплины в его конном корпусе, в мародерстве его бойцов, в создании при штабе корпуса тайной контрреволюционной группы и даже в планах измены и открытия фронта для белых. По тому же делу вместе с Думенко расстреляли несколько его приближенных из штаба корпуса, включая начальника его штаба военспеца Михаила Абрамова из бывших царских офицеров - он в такой ситуации уже своим происхождением был обречен.
В 1964 году Верховный суд СССР пересмотрел приговор и официально снял обвинения с Думенко и с четверых расстрелянных вместе с ним подельников по этому делу, подтверждая, что в этой истории времен Гражданской войны не все чисто. И действительно, обвинение в плане перехода на сторону белых и открытия фронта для них из-за личных обид Думенко на советскую власть выглядит явной натяжкой. Все остальные обвинения Думенко в этом суде не были совсем уж взяты с потолка: он действительно был ярким представителем «красной партизанщины», не слишком идейно подкованным лихим рубакой, открыто презирал комиссаров в своих войсках, смачно высказывался по поводу Троцкого, выбросил со зла врученный ему тем орден Красного Знамени. Частично все это Думенко и сам признал в трибунале, как и разложение с мародерством части своих бойцов, сказав на суде: «Не ангелы у меня в корпусе сидели на конях, не ангелы, а некоторые вообще дьяволы», но отрицая до конца контрреволюционный заговор в своем штабе и свою причастность к темной истории со смертью Микеладзе. Но в его деле и участии в нем ЧК важно не это, а то, что все подобное тот же Думенко спокойно допускал и в 1918-1919 годах. И так же гонял своих комиссаров, и так же лаялся с Троцким, и так же его многие соратники в шутку или всерьез прочили в Бонапарты российской революции. Но все это (включая несколько нелепое для этого бывшего вахмистра царской армии обвинение в «бонапартизме», ведь он всего-то командовал одним из корпусов РККА) в вину ему поставили вплоть до расстрела только в начале 1920 года. Когда его же корпус уже загнал деникинцев и белых казаков за Дон, а исход войны был почти предрешен.
Борис Думенко - одна из самых крупных жертв чекистских расправ. Современный памятник в Волгодонске
А таких случаев в анналах Красной армии времен Гражданской войны множество. Командир Второй конной армии и главный в Гражданскую «красный донской казак» Филипп Миронов, громивший белые войска на Дону и в Крыму, до конца большевиком так и не стал, грезя будущей автономией донских казаков в Советской России. В 1919 году он возглавил мятеж казаков в своей армии, узнавших о казачьем геноциде в их родных станицах. Тогда красные войска оружием подавили выступление казаков Миронова, а сам он был арестован чекистами, но исход Гражданской войны еще не был ясен, Миронова советская власть тогда амнистировала и дала ему прежнюю должность, направив добивать армию Врангеля в Крыму. К тому же Миронов и приговоренные с ним к смерти десять ближайших соратников по его восставшему Донскому корпусу на суде трибунала утверждали, что просто без приказа повели корпус из мест его формирования под Саранском на фронт против Деникина, прорвавшегося тогда под Орел и Тамбов.
В 1921 году, когда война на юге России практически была уже закончена, за старые грехи и по доносу об очередных казачьих «самостийных проектах» Миронов арестован на Дону ЧК вторично. Как показывают документы мироновского дела, в ЧК за время боев за Крым не забыли о подозрительно свободолюбивом казачьем командарме. По приказу начальника Донской ЧК Бурова за слишком популярным в станицах казаком установили постоянную слежку, прослушку в его вагоне-пульмане, а в окружение внедрили сразу нескольких осведомителей. Именно по доносу тайного агента чекистов Скобиненко Донская ЧК в феврале 1921 года арестовала Миронова за слишком резкие выступления в личных разговорах со станичниками. Заместитель начальника Донской ЧК Мышатский арестовал командарма прямо у дома и спецвагоном под охраной чекистов отправил в Москву, где Миронов сразу с вокзала и после допроса на Лубянке отправлен в камеру Бутырской тюрьмы.
В отличие от дела Думенко здесь даже скорого суда не было, не утруждая себя законодательно-процессуальными тонкостями, Миронова просто застрелил в Бутырской тюрьме конвоир выстрелом с вышки во время прогулки по тюремному двору. Жизнь еще одного казачьего вожака, заблудившегося в дебрях большой политики, оборвалась в застенках ЧК. Не помогли даже письма в защиту «заблуждавшегося» красного полководца Миронова от руководителей РККА, включая самого Фрунзе. При этом о тайном убийстве Миронова в Бутырке ВЧК не распространялась, никакого официального объявления или приговора не было, и вдова Миронова уже в конце 1922 года писала письмо председателю ВЦИК Калинину с просьбой объяснить, где находится ее арестованный ЧК супруг, хотя того уже больше года не было в живых.
Филипп Миронов - убит чекистами за то, что был «слишком казак»
Схожа с историями Думенко и Миронова и эпопея безусловно талантливого в военном плане, но авантюрного по характеру и анархического по взглядам на жизнь еще одного русского казака Ивана Сорокина. Бывший военный фельдшер и казачий хорунжий в царской армии, Сорокин в 1918 году был самым прославленным красным командармом. Пока он на посту командира 11-й красной армии громил и теснил деникинских «добровольцев» на Кавказе, он был советской властью обласкан, и на сорокинские самодурства закрывали глаза. Стоило ему в конце 1918 года потерпеть первые неудачи в боях с окрепшими деникинцами и не исполнить очередной приказ красного командования (небесспорный с военной точки зрения: оставить белым весь Кавказ и отходить на помощь осажденному Царицыну в низовья Волги) - ему все припомнили сразу. Во всей последующей советской литературе о Гражданской войне успехи Сорокина 1918 года на фронте были затерты между строк, а первым делом всюду сообщалось, что он «авантюрист и прохвост, достойный пули». Пуля ждать себя не заставила. В октябре 1918 года было решено отстранить Сорокина от командования 11-й армией РККА, а Ставропольская ЧК получила тайный приказ «изъять его» - был тогда такой термин у чекистов времен Гражданской войны, не суливший «изымаемому» ничего хорошего.
Здесь Сорокин взбунтовался по-настоящему, сыграл на опережение, сам с верным окружением захватил и расстрелял своих комиссаров, а также главу Ставропольского крайкома большевиков Крайнего и главу местной ЧК Рожанского, которому и было поручено «изъять» Сорокина. Заодно Сорокин в ходе тактического спора о наступлении на белых, совсем сорвавшись, застрелил и заспорившего с ним командира Таманской армии красных Матвеева. Объявив всех казненных им «белыми шпионами», Сорокин попытался по примеру Миронова добыть себе амнистию у советской власти, его армия продолжила наступление, отбила у белых Ставрополь и устроила там жуткую резню, словно Сорокин пытался кровью «контры» смыть все обвинения ему. Но бывший тогда главой Реввоенсовета на этом фронте Сергей Киров приказал ЧК вторично попытаться «изъять» Сорокина, решено было даже взорвать поезд неуправляемого командарма. Узнав об этом, Сорокин с конвоем выехал в Ставрополь, но там арестован чекистами и подчинившимися им красноармейцами. Как и Миронов, командарм-бунтарь Сорокин безо всякого суда убит в тюрьме. Понимая двусмысленность расправы с бывшим красным командармом, уже тогда, что характерно, чекисты запустили слух о том, что с Сорокиным самочинно расправился кто-то из его бывших бойцов в отместку за творимые им ранее в армии массовые расстрелы или из бойцов-таманцев убитого им ранее командарма Матвеева.
Точно так же собирались покончить с командиром красных казаков на Кубани - Иваном Кочубеем, похожим по стилю поведения на Сорокина с Мироновым. Узнав о приказе от защищаемой им советской власти на собственный арест, Кочубей бежал в кубанские степи, где, скитаясь, больной тифом, попал в плен к белым и был за старые грехи перед ними повешен в марте 1919 года в станице Святой Крест (сейчас это ставропольский городок Буденновск, печально известный по кровавому рейду сюда чеченского террориста Басаева летом 1995 года). С этим «красным батькой» Кочубеем, можно сказать, расправились косвенно руками врага, хотя, не побеги он в степь, вместо белой петли только получил бы чекистскую пулю, как Сорокин с Мироновым.
Иван Сорокин, командир 11-й красной армии - еще один убитый («изъятый») ЧК «мятежник»
Да и бывший до Сорокина командиром 11-й армии Автономов, еще один яркий типаж представителя «красной партизанщины», был снят с этого поста и понижен в должности решением ВЦИК за самоуправство. Бывший казачий хорунжий (по армейским чинам - лейтенант) Александр Автономов, ставший у красных сразу командующим армией, в самоуправстве действительно был замечен, как и в самочинных расстрелах, он сам до того при неясных обстоятельствах расстрелял своего заместителя и тоже типичного «красного партизана» Золотарева. Только Автономову тоже все прощалось, когда он весной 1918 года отбивал яростный натиск Лавра Корнилова на Екатеринодар. А снят с должности и отправлен всего лишь командовать красным бронепоездом Автономов был уже в тот момент, когда сам Ленин дал ВЧК команду выжечь из Красной армии «проклятую партизанщину». При этом Автономова для разбора его дела вызывали в Москву и, не заступись там за него Серго Орджоникидзе, скорее всего, арестовали бы уже там. Не умри Автономов в том же году на фронте от гулявшего там тифа, без сомнения, и за ним могли бы вскоре прийти для «изъятия» чекисты.
Схожая история с расстрелом чекистами служившего советской власти в должности главкома Балтфлота капитана 1 ранга Алексея Щастного по спорному обвинению в умысле увести корабли балтийцев к врагу. На приговоре с расстрелом Щастному настоял лично Троцкий, сам вписав в приговор впервые в начинавшейся истории Советского Союза формулировку «враг народа». В тот же день Щастный расстрелян в подвале здания ревтрибунала сотрудником ЧК из китайских интернационалистов. Лев Давидович Троцкий лично под утро приезжал удостовериться в исполнении приговора морскому офицеру, пошедшему на службу большевистской власти.
В конце того же 1918 года при обстоятельствах, сходных с делом Думенко или Сорокина, ЧК арестованы и расстреляны за измену делу социализма начальник штаба Южного фронта Ковалевский и его заместитель по разведке Шостак - оба из бывших царских офицеров и военспецов. Такие военспецы в Красной армии из бывших офицеров рисковали не меньше, чем малоуправляемые вожаки из «партизанщины»: эти две вроде бы несхожие между собой категории красных командиров - самые не защищенные тогда от репрессий и «изъятий» ЧК.
Последняя прижизненная фотография Алексея Щастного, убитого ЧК по приказу Льва Троцкого
И на восточных фронтах Гражданской с вышедшими из доверия вчерашними красными героями ЧК расправлялась столь же решительно. В Средней Азии красный партизанский командир Калашников вышел из подчинения Реввоенсовета и приказал убить его представителя Шаврова. Его отряды окружены и разгромлены Красной армией, а сам Калашников таже «изъят» и тайно убит. Здесь же при власти Советов из русских поселенцев создана целая крестьянская армия, очень оригинальное и подзабытое формирование той Гражданской войны. Поначалу «крестьяноармейцы», вооруженные большевистской властью, воевали против белых, семиреченских казаков и не принявшего новую власть узбекского и таджикского населения. Но вскоре их интересы с планами ленинской власти резко разошлись, особенно после введения продразверстки, так как крестьяне из русских поселенцев в Средней Азии были по достатку вровень с зажиточными кулаками средней полосы России. И летом 1919 года вся эта крестьянская армия в полном составе изменила красным, начав против них войну и блокируясь при этом с остатками белых казаков и басмачей Мадамин-бека, хозяйничавших в долине Ферганы. Вместе со своей армией повернул против большевиков оружие и ее главком Монстров, еще один типичный партизан тех лет, бывший до революции простым конторским служащим в Фергане. К 1920 году регулярная Красная армия разгромила изменивших ей «крестьяноармейцев», а их командир Монстров со своим штабом бросил остатки своего войска и опять перебежал в ряды РККА, но здесь за прежнюю измену немедленно «изъят» и в феврале 1920 года расстрелян чекистами.
К тому же времени красные части добили и армию ферганских басмачей Мадамин-бека, бывших союзниками крестьянской армии. А узбекский «полевой командир» партизан Мадамин-бек был из той же породы, что и Монстров с Калашниковым. Он после октября 1917 года поначалу был ярым сторонником большевиков, служил в созданной ими в Фергане советской милиции и даже был назначен в начале 1918 года главой уездной ЧК в Маргилане. Но и Мадамин-бек к лету 1918 года увел своих солдат и милиционеров в банды басмачей, став со временем главным курбаши в Ферганской долине. А затем он после разгрома в 1920 году опять присягнул власти большевиков, амнистирован ими и поставлен во главе набранной из узбеков «Тюркской советской бригады» воевать с другими непримиримыми басмачами. Этот не раз переходивший к большевикам и от большевиков представитель «красной партизанщины» с национальным уклоном хотя бы не был в итоге убит чекистами, его захватил в плен и за измену казнил в своей ставке главарь киргизских басмачей Халходжа в мае того же 1920 года.
Здесь, в Средней Азии, расправились и с еще одним временным попутчиком советской власти, уже из числа иностранных граждан. Бывший одним из лидеров правительства младотурок в Турции и военным министром при последнем османском султане человек по имени Энвер-паша причудливым образом стал после своей эмиграции с родины союзником большевиков. В 1918 году младотурки свергнуты, Энвер-паша сбежал тайно в Германию, а в 1920 году вдруг объявил себя сочувствующим Коминтерну и почти турецким коммунистом, предложив через ленинского эмиссара Карла Радека Москве свои услуги по «освобождению народов Востока от английских эксплуататоров». Такого странного союзника в Кремле приняли, и с помощью ЧК Энвер-паша через занятый красными польский Белосток добрался до Москвы, лично Дзержинский докладывал Ленину по телеграфу: «Сегодня ночью прибыл из Германии Инвер-паша с двумя турками и летчиком по имени Лео, направляю их сегодня Смилге». В Москве Энвер-паша, даже правильное имя которого глава ВЧК не удосужился выяснить, был включен в операции ЧК по работе против англичан за восточными рубежами Советской России, через него же в Турцию переправляли финансы тайной левацкой организации «Кара-кол» для подрывной деятельности. Затем Энвер-паша от имени прогрессивных турок выступал в Баку на съезде «Угнетенных народов Востока», в 1921 году он отбыл в Бухару и там вдруг объявил о своем разрыве с большевиками, возглавив местных узбекских басмачей и сторонников свергнутого красными бухарского эмира Алихана в борьбе с «неверными». По данным ЧК и Разведупра, в Туркестане Энвер-паша стал заместителем бухарского эмира и возглавлял крупный отряд басмачей, его решено было ликвидировать. Вскоре к началу 1922 года отряд Энвер-паши был разгромлен Красной армией, а сам он выслежен ЧК в маленьком кишлаке Чаган, его застрелили из засады вместе с его охранниками при выходе из мечети. Так закончился пулей от ЧК союз с режимом Ленина для еще одного политического авантюриста.
Константин Монстров, командующий русской Крестьянской армией в Ферганской долине в 1918-1919 годах и руководитель антибольшевистского крестьянского восстания в Туркестане лета-осени 1919 года. «Изъят» чекистами
На этих среднеазиатских окраинах Российской империи ЧК сражалась одновременно с белыми и национальными формированиями, не горевшими желанием вливаться в единую Советскую Россию, эту разномастную массу мы знаем под общей кличкой «басмачи» (от узбекского слова «басмаки» - нападающий или наступающий воин). Здесь в партийной верхушке и в первых отделах ЧК тон задавали посланцы из самой России или местные русскоязычные, в первом составе ЦК компартии Туркестана из семи его членов только один узбек Файзулла Ходжаев поначалу представлял местные кадры. Но потихоньку и здесь советская власть обзаводилась сторонниками из числа узбеков, туркмен, таджиков, и в органы ЧК их стали активно привлекать. Так боровшейся с тем же Мадамин-беком в Ферганской долине местной Ферганской ЧК уже руководил узбек Ильясов, а позднее того сменил другой большевик и бывший сельский учитель из Коканда - Абдулла Каримов, лишь после 1922 года им на смену приедет из центра бывший начальник Донской ЧК Турло. В Таджикистане первую ЧК возглавлял таджик Абдулла Ярмухаммедов. Понемногу среди чекистов в Средней Азии оказывалось все больше местных, и их борьба с басмачами приобретала все более братоубийственный характер.
В Сибири во время стремительного наступления Красной армии на Колчака в конце 1919 года была целая россыпь известных партизанских командиров такого типа, выдвиженцев из народа или из уголовной среды, что для тех краев было более привычным делом, чем в европейской части России. Все эти типичные вожаки сибирской «партизанщины» были нужны в дни яростных боев с армией Колчака, признавались красными командирами, задабривались наградами и подарочным оружием - Григорий Рогов, Ефим Мамонтов, Иван Новоселов, Петр Щетинкин, Петр Найда, Яков Тряпицын, Петр Лубков и еще десятки им подобных. И их же немедленно превращали из красных героев в обычных бандитов или даже «белобандитов» по модной тогда у чекистов терминологии, арестовав или перестреляв на месте при первом же их проявлении излишней самостоятельности или протестов против истощения крестьян продразверсткой.
Так был расстрелян за попытку повернуть своих повстанцев против Красной армии известный сибирский атаман Найда. Так выслежен и застрелен без суда чекистами партизанский вожак Мамонтов. Так уже в 1920 году разоружены отряды партизан Лубкова за неподчинение их командира приказам по РККА. Сам Петр Лубков при этом арестован ЧК, но осужден с учетом прежних заслуг красного партизана и борца с Александром Колчаком только на пять лет условно, к тому же неосмотрительно поставлен военкомом в Кузбассе среди своих бывших бойцов. Итогом для советской власти стало вскоре мощное восстание бывших партизан под названием «лубковщина». Сибирских вчерашних партизан к лету 1920 года коснулась впервые знаменитая продразверстка в селах с репрессиями ЧК за укрывательство зерна и начатая мобилизация распущенных по деревням партизан в РККА на фронты борьбы с Врангелем и с Польшей вдали от родных мест. Все это было явно не то, за что они так истово сражались против Колчака.
Петр Лубков, красный партизан, а потом руководитель антибольшевистского восстания, застрелен чекистами из засады
Именно тогда на станции Тайга под Иркутском громыхнула лубковщина, тысячи сибирских крестьян откликнулись на призыв своего обиженного Советами вожака Петра Лубкова постоять «За Советы без коммунистов и жидов» и «Долой продразверстку, даешь свободную торговлю!». После почти года яростной борьбы с обоюдным зверством и морем крови лубковщина в Восточной Сибири подавлена. А ее вожак Лубков летом 1921 года попал в засаду ЧК и застрелен в таежной деревне недалеко от Минусинска. Похожа на лубковщину и история с массовым восстанием бывших красных партизан на Алтае тем же летом 1920 года, возглавленным таким же партизанским вожаком и бывшим командиром Красной армии Федором Плотниковым, бывшим левым эсером. Плотников был к тому времени комиссаром полка РККА в Барнауле, на митинге крестьян и вчерашних партизан он сказал о своей мечте «Советов без большевиков» и об автономии Алтая внутри России, его тут же арестовала Барнаульская ЧК, Плотников бежал из-под ареста и бросил в массы клич о восстании. Алтайское восстание разгромлено карательными частями ЧОН и Красной армии, а сам Плотников выслежен ЧК на таежной заимке и убит на месте, его отрезанную голову сотрудники ЧК для устрашения крестьян возили в традиции той местности и тех лет по алтайским селам.
Так на повернувшего против Советов оружие и за это убитого другого партизанского лидера Рогова повесили все грехи за резню красноармейцами населения Кузнецка при взятии этого города в декабре 1919 года. Хотя зверствовали там бойцы Рогова и другие красные части еще с благословения советского командования. Тогда Рогов, бывший фельдфебель царской армии и убежденный анархист с дореволюционных времен, был нужен для борьбы с Колчаком, и закрывали глаза и на черный флаг его революционной банды, и на жуткие зверства роговских бойцов в кузбасских городках. Хотя зачистка озверевшим атаманом-анархистом Роговым Кузнецка даже по тем жестоким временам ужаснула Сибирь: за два дня хозяйничания в городе, наплевав на официальный большевистский ревком, роговцы истребили более 800 колчаковцев и просто обывателей, целенаправленно разрушили все церкви в городе и демонстративно сожгли дотла городскую тюрьму.
Григорий Рогов действительно был зверем, и ЧК виновна не в том, что в итоге этого «братишку» остановила, а в том, что долго пользовалась его услугами и числила его красным командиром. Сам Рогов был просто одержим анархистской ненавистью к белым офицерам и православию, он ввел моду насиловать офицерских жен на церковном алтаре, и его банда по ходу движения сжигала все церкви на своем пути. Так же спихнули на «анархиста» Тряпицына еще более зверский погром в Николаевске-на-Амуре. Сначала использовали отряды крестьянской вольницы, затем убрали неконтролируемых ее главарей, а затем еще для отведения от себя обвинений и собственные грехи на них переписали.
Григорий Рогов был красным зверем, но все равно убит чекистами как «враг»
Того же Рогова ЧК пришлось арестовывать с роспуском его дикого воинства из озверевших сибирских мужиков уже в январе 1920 года, сразу после окончательного разгрома армии Колчака, поскольку анархист-партизан четко обозначил свою платформу: «Я как с белыми буду бороться и с Лениным, и с Троцким, ведь всякая власть есть ярмо для трудящегося народа». Непокладистого красного командира увезли в Новониколаевскую (Новосибирскую) ЧК и хотели расстрелять, но затем опять признали своим партизаном и «освободителем Кузнецка от белых». Уже запятнавшего себя кузнецкой бойней анархиста Рогова амнистировали, выпустили избитым и тяжело больным тифом из камеры ЧК в Новониколаевске, выплатили ему из партийной кассы 10 тысяч рублей компенсации на лечение и предложили начальственную должность в Барнаульской ЧК - люди такого склада в рядах чекистов тогда еще были нелишними.
Другое дело, что обозлившийся на советскую власть анархист Рогов чекистскую кожанку не стал надевать, а поднял в Сибири очередное восстание с типовым лозунгом «За Советы без коммунистов». При этом Рогов выдвинул еще и диковинный даже для тех времен лозунг «Да здравствуют большевики, но долой коммунистов!», а свои воззвания к крестьянам подписывал титулом «Левее всех левых». Рогова вскоре нашла пуля чекиста в облаве, а мог примириться с властью и пойти на предложенный ему пост в Барнаульскую ЧК и расстреливать других, не будь он «левее всех левых», тогда, наверное, пуля соратников достала бы его только к году 1937-му.
В Украине знаменитый командир красной дивизии Николай Щорс, один из самых видных выходцев из такого типа вожаков «красной партизанщины», позднее ставший известным благодаря кинофильму «Щорс» Александра Довженко, точно так же не слишком жаловал комиссаров, представителей Реввоенсовета и чекистов. Член Реввоенсовета Юго-Западного фронта Семен Аралов (в свое время начальник Разведуправления Красной армии) доложил о своеволии Щорса и о его слишком вольных высказываниях лично Троцкому, не забыв донести и о явном антисемитизме комдива и части его бойцов.
Николай Щорс, уже украинский красный партизан, которого «изъяли», когда стал не нужен
В августе Щорс во время боя был застрелен выстрелом в затылок из расположения красноармейцев, как предполагают, застрелил его чекист Танхилевич. Примечательно, что легенда о гибели Щорса от пули кого-то из своих ходила среди бойцов его 44-й дивизии Красной армии уже в годы самой Гражданской войны, дав затем своеобразные отголоски.
Продолжение следует.
В воспоминаниях участников "ледового" Корниловского похода постоянно встречается фамилия их главного противника - командующего Юго-Западной Армией красных Сорокина. Это его войска с первого дня с переменным успехом противостояли "добровольцам". А о самом Сорокине мало что слышно. Так кто же он? Иван Лукич Сорокин родился в ст. Петропавловской, Кубанской области. Во время Первой мировой войны служил в 1-м Лабинском полку Кавказского фронта. По одним данным - полный Георгиевский кавалер. Другие источники это отрицают - впрочем, с награждениями к 1917 году тоже бардак творился... Как бы то ни было, после революции организовал на Кубани первый красный казачий отряд из 150 станичников и повёл его к Екатеринодару (ныне Краснодар), столице Кубани. Там в это время располагалось Кубанское войско атамана Покровского - несерьезное ни по численности, ни по качеству. Абсолютное большинство казаков сидело по хуторам и воевать категорически не собиралось, ни за кого. Лишь очень немногие собрались к атаману Покровскому, да и тем больше нравилось глотку драть на "круге" да горилку пить. К Сорокину же собирались те, кому терять было нечего: "иногородние", часть беднейших казаков, "распопагандированные" большевиками солдаты Кавказского фронта. Все они чувствовали себя чужими в кулацкой казачьей Кубани и понимали, что порознь будут просто перерезаны. По пути в каждой станице Сорокин выступал на сходках и призывал идти с ним. Пока он дошёл до Тихорецка, у него уже была целая дивизия. 1 (14) марта 1918 года красные заняли Екатеринодар, оставленный накануне без боя воинством атамана Покровского. Это был очень неприятный сюрприз для Добровольческой Армии, которая в процессе своего "ледового похода" шла туда же в надежде обрести отдых и базу для дальнейших действий. Эти новости обесценивали и ломали саму стратегическую идею всего похода белых на Кубань, за которую уже было заплачено сотнями жизней добровольцев. С этого момента начался раскол в руководстве Добрармии: Деникин, Алексеев и Романовский предлагали повернуть обратно, Корнилов же требовал штурмовать Екатеринодар, непонятно зачем. Возможно, просто из упрямства, не желая признать, что его план не сработал. Было таки принято "убийственно ошибочное" предложение Корнилова - войска боготворили его и не особо любили Деникина, да и вообще приказы главкома не обсуждаются. Добровольческая армия на тот момент состояла из 6000 штыков и сабель при 20 орудиях. Им противостояла двадцатитысячная Юго-Восточная армия красных под командованием Автономова и Сорокина. Сорокин фактически возглавлял оборону города, в то время как командующий армией Автономов непосредственно руководил частями, действовавшими со стороны ст. Григорьевской, охватывая белых с юга. Да, красные превосходили числом. Но зато армия Корнилова почти целиком состояла из профессионалов - офицеров, кадетов военных училищ, казаков. Они не терялись под огнем, с полуслова понимали свой маневр, отлично владели оружием, не паниковали. В ходе похода они выработали свою, особую тактику наступления - когда очень редкая пехотная цепь сковывала красных с фронта, а ударная группа "таранила" оборону противника в одном выбранном месте. Конечно, это работало только против свеженабранных большевистских войск, а хорошо обученных стойких солдат вряд ли смутило бы, но где их тогда было красным взять, стойких и обученных?... Тем не менее, когда 27-31 марта (9-13 апреля) 1918 г. Добровольческая армия предприняла попытку взять Екатеринодар, штурм был отбит, а потери составили около четырёхсот убитых и полутора тысяч раненых. Генерал Корнилов был убит случайной гранатой 31 марта. Возможно, он сам искал смерти, чтобы как-то оправдаться за то, что завёл поверивших ему людей в ловушку... Добровольцы начали отступление. Весной-летом 1918 на Северном Кавказе оформились несколько независимых Советских республики: Ставропольская, Кубанская, Черноморская (позже объединившиеся), Терская... Их руководство лишь весьма условно подчинялось Москве, часто враждовало между собой, а командиры их армий порой вели собственную политику, поплёвывая на "гражданских". Всё это конечно ослабило позиции красных перед летним наступлением Деникина. От основной территории РСФСР они были отрезаны белоказачьим Доном и "добровольцами". До ближайшего надежного островка Советской власти (Астрахани) - 400 км по степи и полупустыне, без единой дороги...Все-таки очень любопытна тема "атаманщины", особенно в плане типажей. Характерно, что тогда каждый партизанский батька считал должным заиметь свой собственный конвой - для красоты, для авторитета, да еще чтобы и в бой эффектно бросаться.
Сорокин ехал верхом, как всегда, в окружении адъютантов и конвой сотни, состоящей из адыгейцев и конных сотен Крестьянского полка.
Он начал часто устраивать военные парады и неизменно являлся на них с красной лентой через плечо, которая от имени войск была подарена ему Президиумом ЦИК за взятие Екатеринодара.
Н.Карпов. Мятеж главкома Сорокина: правда и вымыслы. М., Русская панорама, 2006. С.296, 204
Со стороны же было замечено, что Сорокин как-то переживает за разлад с ЦИК. Он, гвооря современным языком, умел "держать удар" и вести себя гордо в любой обстановке. Объезжая войска, он гарцевал на красивом чистокровном рыжем скакуне, одевался хоть и скромно, но кинжал и сабля у него были с серебряной инструктацией. Под стать ему был и его штаб, все старались подражать Сорокину и в одежде, и в в поведении в бою. (С.204)
Однако с прибытием революционно настроенных фронтовиков местные казаки приняли решение создать ревком, а его председателем избрали Ивана Сорокина. Он не стал менять одежду, ходил по прежнему в военной форме, со знаками боевого отличия, не расставался с маузером (С.148)
На фотографиях сорокин выделялся среди своего окружения не одеждой и не оружием: казачьи красные командиры, особенно казачьи, всегда были щеголями. Тут главком терялся. одно отличие: алая муаровая лента через плечо за победу над Корниловым - от ЦИК Кубанской республики и Екатеринодарского обкома РКП(б) (...) Вот и все отлчия, полученные Сорокиным, если не считать пятнадцати ранений в десятке боев, схваток, операций, побед и поражений... Никакой "роскошной внешности" и "восточного великолепия". Обычная серая черкеска и черный бешмет - повседневная одежда кубанского казака в строю. Папаху носил обычного черного курпея, не каракулевую даже. И в газах, вместо газырей, - всегда винтовочные патроны пулями вниз. Оружие в серебре. У джигитов-казахов, у того же Кочубея хотя бы, оно побогаче было (С.266). В помещении штаба армии собралось уже много людей. Одеты кто как: в черкесках, кожанках, пальто, морских бушлатах. Некоторые с повязками. Возле распахнутого окна Мироненко увидел Абраменко, Воронова, Шеребкина. В дальнем углу беседовала группа незнакомых ему командиров. Говорили громко, перебивая друг друга. Над головами клубился табачный дым. У всех было приподнятое настроение. Автоновом не появился. Совещание открыл Сорокин. Одетый в черную черкеску с узорчатым поясом, в кубанке из черного курпея, он выглядел парадно. Ф.Ф.Крутоголов. Огненные версты. Краснодар, 1975. С.29-30.
Книга хорошая, конечно, но идеализация Сорокина автором сильно раздражает. Почему-то симпатизантам надо опутно всегда оскорбить и "врагов" своего кумира.
Иванов был распространным в те годы типов чиновников от революции. Облик его был ширпотребным: френч, галифе и английские ботинки с крагами, волосы до плеч и козлиная борода. Этот "революционный облик", кстати, очень любили меньшевики, эсеры и позже - троцкисты. (...) Иванов начал свою деятельность с того, что любое предложение Автономова издевательски высмеивал и проваливал. Всю недолгую историю их "сотрудничества" ознаменовала откровенная вражда и оскорбления.
Ширпотребно одевался и Балис - комиссар по делам национальностей, только своим поведением он играл братишку-морячка,а дальше те же волосы до плеч, кзлиный хвост вместо бороды, френч, краги...
Берлизов А.Е. Дорога чести. Краснодар, "Советская Кубань, 1995. С.207, 219.
